Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

– Знаешь, – говорит, – что в любви главное.

– Что? – спрашиваю просто для вежливости, чтобы она от меня отстала.

– Главное, – говорит, – равновесие. Потому что если его нет, то либо в одну сторону качнет, либо в другую. Короче, наебнетесь, – говорит она и делает большой глоток вина.

И тут я снова скажу про свою теорию матрицы. Что вот вначале тот бомж с зажигалкой, теперь Лорейн… будто они ангелы, и видят твою проблему, и приходят, и говорят тебе, и предупреждают, пытаются тебе что-то подсказать. А твоя задача-то – только услышать и принять. А я ничего не слышал. Не слышал я этих бухих ангелов. Слеп был. Каюсь. Может, если б послушал, не потерял бы равновесия, не качнулся бы так сильно и, как сказала Лора, не наебнулся бы.

Вечер и мотики

Вечером мы должны были ехать на тренировочный трек проверять мотоциклы перед поездкой и все такое. Потому что завтра мы уже будем пересекать Ла-Манш на пароме. Из Роттердама до Халла, оттуда до Ливерпуля – и на мифический остров.

Медведь выкатил мотоциклы. Все проверили. Что-то там прочистили, смазали. Поставили специальные шины для трека. И когда уже собирались выезжать, Рупа подвалил ко мне на дребезжащем пухлом моте:

– Раритет, «сузуки» восемьдесят девятого года. Отпадная машинка.

– Класс, – говорю я.

– Садись, – говорит. И сам слезает. – Опробуешь.

И смотрит на меня.

Лана, как некстати, из-за спины появилась и говорит:

– Он умеет. Ты рассказывал, да, Леннон?

– Ничего я не рассказывал, – говорю, а у самого ладони уже потеют. Снова накатывает. – Это у меня воображение такое, – говорю.

– Знаю, – говорит Рупа… Давай…

– Но я…

– Ты должен с этим справиться.

И я смотрю на него. И думаю: неужели он знает? Экстрасенс чертов!

– Я знаю, что тебе пришлось пережить, – говорит он.

– Что ты знаешь? – переспрашиваю и слышу внутри себя такое: пщщщщ. И чувствую, как краник с газом открылся. И двери все наружные закрыли, так что не выйти. Только вместо газа паника. И авария. И мать. И кровь.

И Лана здесь же стоит. И смотрит на меня, и будто говорит взглядом: «Я знаю, ты такой же, как они. Ты не слабее их, а в чем-то, может, и сильнее». И я чувствую, что если сейчас сяду на мотоцикл, то она навсегда будет моей, сам себе такое придумал, как ребенок.

Я весь вспотел. Только пот холодный. И трясет. И грудь спирает.

– Ты – это не твои чувства, не твой страх. Поэтому просто делай. И все. Я знаю, ты можешь, – говорит Рупа так, будто он Тони Робинс7 ебучий.

А я чувствую, что вдохнуть не могу. Грудь так сперло, что выдохнул, а вдоха нет. И я стою в холодном поту и рот только открываю, как рыба. И чувствую, что меня уже нет. Есть только страх.

– Хуже уже не будет, – говорит Рупа. – Дава-ай… глаза боятся, руки делают! – уже кричит он. – Просто делай, как бы страшно ни было.

И я кручу ручку газа. И чувствую рев мотора.

И теперь он уже говорит почти шепотом. Уже совсем по-другому. Будто подстраиваясь под рокот мотора:

– Ты сам определяешь то место, в котором хочешь находиться, – вот единственный секрет жизни, понял? Или ты продолжаешь сидеть и бояться, или ты идешь к своей мечте, понял?

И вдруг происходит странное. Я чувствую у себя на плече его руку. И она будто забирает мой страх. По чуть-чуть. Словно яд высасывает. Я это чувствую. Я делаю глубокий выдох. И выжимаю сцепление. Но получается рвано. И мотоцикл срывается. Встает на дыбы. Кидает меня вперед. И я куда-то лечу, ударяюсь, и перед глазами темнота: авария, толчок, нас подбрасывает. Бах! Бах! Бах! Натягивается ремень. Все идет кувырком. И голос матери. «У тебя никогда не было отца, ты понял? – кричит она за моей спиной. – Никогда!»

Я чувствую запах гари. И чувствую, что байк еще ревет.

– Отпусти ручку газа, газ отпусти! – кричит Рупа.

Я отпускаю, и мотоцикл затихает. Я въехал в куст, оцарапал лицо. Я сам не знаю, почему потрогал ранку, слизнул кровь… мотоцикл лежит на боку. Я его поднимаю. Разворачиваю в сторону дороги. И снова сажусь. Чувствую боль в ноге. Смотрю. И вижу ожог от выхлопной трубы. До сих пор у меня на голени остался. Но главное, что мне не страшно. А совсем противоположное чувство во мне. Что я все могу. И Лана еще подходит с салфеткой, кровь вытирает с лица. «Пират», – говорит и целует меня.

– А как же права? – спрашиваю я.

– Главные права у тебя уже есть, – говорит Рупа.

– Какие права у меня есть? У меня никаких нет, – говорю я.

– Право на жизнь, – сказал Рупа, – это главное!

А потом Лана хотела сесть ко мне на байк, но Рупа ее остановил.

– Сейчас это его карма, – сказал он. – Пусть он ее завершит, потом к нему и сядешь. А пока ко мне давай.

Я-то понял, что он имеет в виду. Что на мотоцикл-то я сел, но это не значит, что я на нем не убьюсь. Вот что значит моя карма.

И Лана, сделав плечиками: «Ну ок», залезла к Рупе. И обняла его за талию, чтобы не упасть. Меня, конечно, кольнуло, что я второй сорт какой-то. Ну, думаю, ладно, увидите еще, кто здесь самый крутой.

– Главное – дозируй скорость, – говорит Рупа. – Мотоцикл может намного больше, чем ты. И он может дать тебе часть своей силы. Но если возьмешь слишком много, упадешь! Понял?

– Понял, – говорю я.

И мы выдвинулись.

Я выкатился на проселочную дорогу. Впереди только пыль. За которой исчезла вся компания. И я потарахтел вперед. Немного шатаясь. Хотя на самом-то деле это я от страха шатал мотоцикл, потому что баланс он держит хорошо и завалить его сложнее, чем велик. Но в какую-то минуту мне просто казалось, что я не смогу. И вот это «не смогу» и не давало ехать ровно. Ладошки вспотели. Ручка газа уже напоминала нечто липкое и отвратное, рука прокручивалась. Ногой нащупал скорости. Попробовал попереключать. И вроде бы поехал. И почувствовал, какой у меня крутой байк. Пухленький и тяжелый «сузуки». С небольшим пухленьким баком. Сам мотоцикл тоже низковатый будто и сделан для таких же, как я, невысоких наездников. У меня примерно метр семьдесят шесть. Низкий руль, так что управлять очень легко. И радиус поворота удобный. Медленный, правда. Но для меня это только плюс.

Ребята ждали на развилке перед асфальтированной дорогой.

– Ты как, почувствовал